Неточные совпадения
Меж ими всё рождало споры
И к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды наук,
добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду, —
Всё подвергалось их суду.
Поэт в жару своих суждений
Читал, забывшись, между тем
Отрывки северных поэм,
И снисходительный Евгений,
Хоть их не много понимал,
Прилежно
юноше внимал.
Бульба по случаю приезда сыновей велел созвать всех сотников и весь полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач, старый его товарищ, он им тот же час представил сыновей, говоря: «Вот смотрите, какие молодцы! На Сечь их скоро пошлю». Гости поздравили и Бульбу, и обоих
юношей и сказали им, что
доброе дело делают и что нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь.
Вот в какое лоно патриархальной тишины попал
юноша Райский. У сироты вдруг как будто явилось семейство, мать и сестры, в Тите Никоныче — идеал
доброго дяди.
Тогда он был честный, самоотверженный
юноша, готовый отдать себя на всякое
доброе дело, — теперь он был развращенный, утонченный эгоист, любящий только свое наслаждение.
Но эту странную черту в характере Алексея, кажется, нельзя было осудить очень строго, потому что всякий чуть-чуть лишь узнавший его тотчас, при возникшем на этот счет вопросе, становился уверен, что Алексей непременно из таких
юношей вроде как бы юродивых, которому попади вдруг хотя бы даже целый капитал, то он не затруднится отдать его, по первому даже спросу, или на
доброе дело, или, может быть, даже просто ловкому пройдохе, если бы тот у него попросил.
С моей стороны я желаю
доброму и даровитому
юноше всего лучшего, желаю, чтоб его юное прекраснодушие и стремление к народным началам не обратилось впоследствии, как столь часто оно случается, со стороны нравственной в мрачный мистицизм, а со стороны гражданской в тупой шовинизм — два качества, грозящие, может быть, еще большим злом нации, чем даже раннее растление от ложно понятого и даром добытого европейского просвещения, каким страдает старший брат его».
16 лет он приехал в Петербург обыкновенным, хорошим, кончившим курс гимназистом, обыкновенным
добрым и честным
юношею, и провел месяца три — четыре по — обыкновенному, как проводят начинающие студенты.
Учи меня,
добрый друг, авось будет прок в
юноше, жаждущем науки…
Этот город был свидетелем ваших младенческих игр; он любовался вами, когда вы, под руководством маститого вашего родителя, неопытным
юношей робко вступили на поприще яичного производства, и потом с любовью следил, как в сердце вашем, всегда открытом для всего
доброго, постепенно созревали семена благочестия и любви к постройке колоколен и церквей (при этих словах Захар Иваныч и Матрена Ивановна набожно перекрестились, а один из тайных советников потянулся к амфитриону и подставил ему свою голую и до скользкости выбритую щеку).
Александров внимательно рассматривал лицо знаменитого поэта, похожее на кукушечье яйцо и тесной раскраской и формой. Поэт понравился
юноше: из него, сквозь давно наигранную позу, лучилась какая-то
добрая простота. А театральный жест со столовым ножом Александров нашел восхитительным: так могут делать только люди с яркими страстями, не боящиеся того, что о них скажут и подумают обыкновенные людишки.
— Братцы! Горожане! Приходят к нам молодые люди,
юноши, чистые сердцем, будто ангелы приходят и говорят
доброе, неслыханное, неведомое нам — истинное божье говорят, и — надо слушать их: они вечное чувствуют, истинное — богово! Надо слушать их тихо, во внимании, с открытыми сердцами, пусть они не известны нам, они ведь потому не известны, что хорошего хотят,
добро несут в сердцах,
добро, неведомое нам…
Юноше нравились чинные обрядные обеды и ужины, ему было приятно видеть, как люди пьянеют от сытости, их невесёлые рожи становятся добродушными, и в глазах, покрытых масляной влагой, играет довольная улыбка. Он видел, что люди в этот час благодарят от полноты чувств, и ему хотелось, чтобы мужики всегда улыбались
добрыми глазами.
Иногда посещал его князь Пожар-кий, изредка Авраамий Палицын и князь Черкасский; но безотлучно находились при нем
добрый его служитель и верный Кирша, которому удавалось иногда веселыми своими рассказами рассеивать на несколько минут мрачные мысли и глубокое уныние, овладевшие душою несчастного
юноши.
Словцо это не осталось без ответа: Сперанский в своем ответе благодарил всех, кто его
добром помнит, и, распространясь слегка о воспитании, жалел, что у нас в России хорошо воспитать
юношу большая трудность.
Дулебов. Вот видите ли, мое блаженство, я человек очень
добрый, нежный — это тоже всем известно… я, несмотря на свои лета, до сих пор сохранил всю свежесть чувства… я еще до сих пор могу увлекаться, как
юноша…
Я желал бы представить Юрия истинным героем, но что же мне делать, если он был таков же, как вы и я… против правды слов нет; я уж прежде сказал, что только в глазах Ольги он почерпал неистовый пламень, бурные желания, гордую волю, — что вне этого волшебного круга он был человек, как и другой — просто
добрый, умный
юноша. Что делать?
Ничипоренко во все это время или сидел в своем номере, или гостевал у брата известного Василия Кельсиева, студента Ивана Кельсиева, необыкновенно
доброго и чистого сердцем
юноши, более известного в московских студенческих кружках под именем
доброго Вани.
В нашей роте было всего два офицера: ротный командир — капитан Заикин и субалтерн-офицер — прапорщик Стебельков. Ротный был человек средних лет, толстенький и
добрый; Стебельков —
юноша, только что выпущенный из училища. Жили они дружно; капитан приголубил прапорщика, поил и кормил его, а во время дождей даже прикрывал под своим единственным гуттаперчевым плащом. Когда роздали палатки, наши офицеры поместились вместе, а так как офицерские палатки были просторны, то капитан решил поселить с собою и меня.
И пошел тихонько прочь. Он показался Симе
добрым и нужным сегодня —
юноша встал и поплелся за ним.
Мы слышали суждение о книге, изданной г. Анненковым, выраженное в таком тоне: «Прочитавши ее до конца, надобно опять воротиться к первой странице и спросить, вместе с биографом Станкевича: чем же имя этого
юноши заслужило право на внимание общества и на снисходительное любопытство его?» Выражавшие такое суждение не видели в Станкевиче ничего, кроме того, что он был
добрый человек, получивший хорошее воспитание и имевший знакомство с хорошими людьми, которым умел нравиться: что же за невидаль подобная личность?
«Нет, это не из тех, должно быть», — сомневался
юноша, пытливо рассматривая соседа и слушая его болтовню, простую и, по-видимому, вполне искреннюю, вполне лишенную всяких задних мыслей. «Нет, не из тех!.. Это просто так себе,
добрый малый какой-то и только!» — решил он и успокоился.
— Господи! Как хорошо! — невольно прошептал
юноша. И, весь душевно приподнятый, восторженный и умиленный, он отдался благоговейному созерцанию величия и красоты беспредельного океана. Нервы его трепетали, какая-то волна счастья приливала к его сердцу. Он чувствовал и радость и в то же время внутреннюю неудовлетворенность. Ему хотелось быть и лучше, и
добрее, и чище. Ему хотелось обнять весь мир и никогда не сделать никому зла в жизни.
Как во сне прошла вторая половина спектакля для Дуни… Бедные нищие
юноша и девушка, по ходу пьесы обращенные феей в королевских детей, скоро, однако, тяготятся своей новой долей. Им скучно без обычного труда, среди роскоши и богатства придворной жизни… Дворцовый этикет с его церемониями скоро надоедает им, и они со слезами бросаются к ногам
доброй феи, умоляя ее превратить их снова в бедных крестьян. И волшебница Дуня исполняет их просьбу.
«Тогда Нехлюдов был честный, самоотверженный
юноша, готовый отдать себя на всякое
доброе дело; теперь он был развращенный, утонченный эгоист, любящий только свое наслаждение. Тогда мир божий представлялся ему тайной, которую он радостно и восторженно старался разгадывать, теперь в этой жизни все было просто и ясно и определялось теми, условиями жизни, в которых он находился… И вся эта страшная перемена совершилась с ним только оттого, что он перестал верить себе, а стал верить другим».
— Ропшин… это белокурый чухонец,
юноша доброго сердца и небольшой головы, он служит у моего мужа секретарем и находится у всех благотворительных дам в амишках.
Сухменная философия моя развеялась под свежим ветром, которым нас охватило на днепровском пароме, и я вступил на киевский берег Днепра
юношею и сыном моей родины и моей
доброй матери, которую так долго не видал, о которой некогда столь сильно тосковал и грустил и к ногам которой горел нетерпением теперь броситься и, обняв их, хоть умереть под ее покровом и при ее благословении.
— Благословляю тебя! Благословляю всем моим сердцем, всем существом моим, чуткий,
добрый, благородный
юноша! — мысленно послала вслед ушедшему растроганная и потрясенная Милица.
А из груди батюшки уже лилось плавное, складное повествование о том, как завистливые братья продали в рабство кроткого и прекрасного
юношу Иосифа. И все эти девочки, бледные и розовые, худенькие и толстенькие, злые и
добрые — все с живым, захватывающим вниманием вперили в рассказывающего батюшку горевшие любопытством глазки.
Какой бы тесный ни был круг деятельности человека — Христос он, Сократ,
добрый, безвестный, самоотверженный старик,
юноша, женщина, — если он живет, отрекаясь от личности для блага других, он здесь, в этой жизни уже вступает в то новое отношение к миру, для которого нет смерти, и установление которого есть для всех людей дело этой жизни.
И она сдержала это обещание. Ежедневно уводила она Федю к себе, где
юноша, постепенно отвыкал от прежней компании и проводил время в обществе серьезных и милых братьев Сани и их матери, к которой, кстати сказать, привязывался каждый, кто узнавал эту
добрую и отзывчивую душу.
— Не посмотрел бы я ни на что, — отвечал ему Иоанн, — сам бы сжег ваш город и закалил бы в нем праведный гнев мой смертью непокорных, а после залил бы пепел их кровью, но я не хочу ознаменовать начало владения моего над вами наказанием. Встань, храбрый
юноша. Если ты так же смело будешь защищать нынешнего государя своего, как разбойничал по окрестностям и заслонял мечом свою отчизну, то я
добрую стену найду в плечах твоих. Встань, я всех вас прощаю!
Все жалели, что попал в такие руки
юноша, которого пылкую душу, быстрый разум и чувствительное сердце можно было еще направить к
добру.
Мягкий по природе, воспитанный дома, не испытавший на себе влияния товарищеской среды учебного заведения, созидающей характеры
юношей, балованный сынок боготворившей его матери, князь Виктор Васильевич Гарин вступил в самостоятельную жизнь сперва юнкера, а потом офицера с смутными, неопределенными взглядами на жизнь, — без знания и конечно, без всякого умения распознавать окружающих его людей, и даже, странно сказать, без точного понятия о
добре и зле.
Первый приезд графа, проведшего в Грузине несколько дней и даже очень ласково принявшего нового служащего, о котором он успел собрать справки, прошел благополучно, но Егор Егорович от этого далеко не успокоился, а, напротив,
доброе отношение к нему Алексея Андреевича подняло в еще не совсем испорченной душе
юноши целую бурю угрызений совести.
Это не укрылось от «предметов его восторженного поклонения» и последние, увидав в нем
доброго, отзывчивого на все хорошее
юношу и, вместе с тем, хорошего служаку, стали с ним в товарищеские отношения, вследствие чего Антон Антонович почувствовал себя на седьмом небе.
Образ красивого, статного
юноши, воспеваемого песнями, лишь порой мелькал в ее девичьем воображении. Более всех из виденных ею мужчин под этот образ подходил Яков Потапович, но его, товарища детских игр, она считала за родного, чуть не за сводного брата и не могла даже вообразить себе его как своего суженого, как того «
доброго молодца», что похищает, по песне, «покой девичьего сердца». Спокойно, до последнего времени, встречала она его ласковый взгляд и слушала его тихую, сладкую речь.
Суворов, при своей необычайной зоркости, конечно, не мог этого не заметить и приблизил к себе печального
юношу и исполнительного служаку. Александр Васильевич, несмотря на свою наружную резкость, был человеком
добрым, сердечным и отзывчивым к людскому горю. Это чувствовалось людьми, на сердце которых была истинная печаль.
— В том и вера того
юноши была? — сказал он, стоя перед Меженецким и изредка взглядывая ему в лицо своими
добрыми глазами и тотчас же опять опуская их.
Колокольцов же,
добрый, хороший мальчик, хотя и наверное желал сделать мне приятное, все-таки подчинился
Юноше, и его голос решил вопрос.